Я не видела ее три недели.

Она невероятно преобразилась. Элегантное платье в серых тонах, экстравагантные красные замшевые сапоги на каблуках и красные же бусы, все это в сочетании с рыжими волосами - смотрится неожиданно красиво. Я ей так и сказала - я еще никогда не видела Вас такой красивой. До сих пор эта крупная, за 100 кг, и высокая женщина одевалась в костюм девочки из раннего пубертата - платья-туники до колен, леггинсы, кроссовки. Вот только одна половина лица почти перестала двигаться - там образовался метастаз. Больше всего она переживает из-за этого - теперь все видят, что со мной что-то не так, говорит она. Улыбается она только одной стороной лица, и речь время от времени становится невнятной.

Химиотерапия, которую я так хорошо переносила, не помогла - появились новые метастазы, здесь, здесь, и здесь - она бесстрастно показывает на бедро, грудь, голову. И я хотела закатить грандиозную вечеринку, и пригласить всех-всех. Запланировала декабрь следующего года. но потом перенесла на пораньше по совету врача - вдруг не доживу. И вот теперь переношу еще раз. Нет, по крайней мере я сильно похудела благодаря вашей программе - в гроб лягу стройной. Она смеется.

А как Р.? - осторожно спрашиваю я. О, ему труднее всего. Он много плачет, бросил заниматься музыкой - говорит, что хочет побольше времени провести со мной. А я думаю - Боже мой, ведь это все, что у тебя есть. Он сворачивается клубком, кладет мне голову на живот, и плачет. Я так хочу ему помочь.

Знаете, я вот все думаю - как организовать похороны? Самое трудное - уговорить родителей. Я хочу сделать что-то необычное, что бы запомнилось всем... И я хочу выбрать все сама - в ее голосе начинает звучать металл, и я вспоминаю, сколько сессий мы посвятили ее доминантной матери, вырастившей в этой крупной, осанистой, яркой женщине с низким звучным голосом неуверенную в себе, задерганную, постоянно поверяющую себя по окружающим отличницу с затравленным взглядом. Девочка выросла в отличного спеуципалиста по работе с криминальными подростками - нечто вроде сотрудника голландской детской комнаты милиции.

А еще я хотела найти одну девушку... Знаете, она была когда-то моя знакомая, и она пришла к нам устраиваться на работу... И как-то тогда она мне была несимпатична, я уже не помню почему. Я наговорила гадостей о ней боссу, и ее не взяли. И все эти годы я чувствовала себя такой виноватой, такой виноватой... И я подумала. надо найти ее, надо извиниться, я хочу это закончить, прежде чем я... И вот я стала гуглить ее по имени, и знаете, нашла, что она организовала какой-то клуб для одиноких матерей в Амстердаме. А в прошлое воскресенье мы с подругой поехали в Амстердам на показ модной одежды - я хотела купить себе платье на вечеринку, которую я организую. И кого же я увидела, когда вошла туда? Правильно, ее.

Она поднимает глаза вверх, к подвесному потолку моего кабинета, и вопрошает: "Кто это устроил?". "Господин Наверху?", - предполагаю я. Мы понимающе улыбаемся друг другу.

Меня очень утомляют реакции людей на известие о том, что мне стало намного хуже и я скоро умру. "Ну ведь та опухоль у тебя в голове совсем маленькая", - говорит мне муж моей подруги. И я хочу ему сказать, что мне все равно, от опухоли какого размера я умру. Мой папа говорит по телефону друзьям: "Ситуация не улучшилась". Черт возьми, это звучит как будто у меня все стабильно. Я не знаю, как с ними разговаривать. Они очень много плачут, и это утомляет.

Вместе с ней и ее опухолью мы добились невероятно многого - и теперь то, что, фактически, вернуло ей возможность нормальной жизни, убивает ее.

Она подписала DNR. На следующей неделе начинается курс очень агрессивной лучевой терапии. Я буду с ней до конца.